Форум Росомаха

Итак, в дверь постучали. :)

Явился отец Пирр, с порога начал что-то говорить. Что - Немайн не разобрала: по ушам полоснул пронзительный вопль, мимо глаз проскочило нечто смазанное, совершенно не напоминающее робкую Анастасию. Нечто врезалось в отца Пирра и со злобным рычанием - куда там "страшному" зверику - принялось святому отцу бороду вырывать!
Немайн сама разнимать не полезла. Сунуться между - с двух сторон и получить. Зато, отдав приказ, остаешься наверху. Судьей, как хранительнице правды и положено. Кроме того, когда тебя не отпихивают и не волтузят, есть время сообразить, что именно кричала сестра, и что пытается пробулькать священник. Когда самое неприятное будет позади, можно будет уставить на "простого" священника Пирра сверлящий немигающий взгляд, и поинтересоваться:
- Извольте, ваше святейшество, объяснить свое поведение.
Пирр, оказывается, целый патриарх Константинопольский, пусть и в бегах. Не самозванец: не узнай его базилисса, борода осталась бы целой. Сейчас Анастасия ходит вокруг тигрицей, цедит:
- Предатель. Изменник. Иуда!
Снова вострит когти.
- Ворот распахнется. Тут мужчины есть...
Зажала ворот рукой. Вот они, особенности аварского платья. Все лишь запахнуто, скромность защищает платье-рубаха, так и у него ворот нараспашку, на легкой шнуровке. Пирр ее, видимо, оттолкнуть пытался, порвал. Не придержишь - случится то же, что грозило местными ткачихам, пока сида не подсказала как делать пуговички. А в комнате мужчины есть, и взгляды нет-нет, да проскочат мимо девичьей груди... Интересно им!
Тут Немайн поняла: ей тоже интересно. Мужская память? Ничего, в отличие от мужчин у сиды интерес невинный, и удовлетворить его легко. Будет сестра-по-должности мыться - заглянуть, спинку потереть...
Анастасия краснеет, хорошо. Можно добавить для верности:
- Или ты все-таки портовая девка с Родоса? А то и портовая кошка - вон как царапаешься!
- Я Анастасия Арсакуни, дочь великого Ираклия. Как и ты!
- Тогда прости недостойного служителя божия Пирра... - раздался голос "простого" священника, - как сестра твоя Августина! Прости малодушного наставника твоего...
Немайн покосилась на Пирра - да, уже не дрожжит. Голову склонил, что в хитрых глазах прячется - не понять. Сейчас скрутит девочку словами... Сам хорош! Жил тут инкогнито, молчал. Августиной считает! Получай!
- Хорош воспитатель... ученицам за пазуху лезет, а потом, пока те растеряны, словесами добивает. Молчи, пока говорить не разрешу. Иначе...
Медленно сжала кулак. Проследила - дошло. Кивнул. Хорошо, теперь другая сторона.
- И ты, святая и вечная, успокойся и изложи: за что сей человек подлежит борододранию. Просто так драться нельзя: римский император не ограничен никакой властью, кроме божественной, но ограничен процедурой. Именно для того, чтобы, вырвав кому-нибудь сгоряча бороду, не пожалеть об этом после. Ну?
Следующие полчаса она слушала историю патриарха Пирра, человека весьма одаренного умом, но, увы, не храбростью. Говорили два голоса - обвиняющий и оправдывающийся, и Немайн получала истину, проведя между ними среднее.
Пирр стал патриархом Константинопольским после Сергия. Тот тоже был соратником императора Ираклия, тоже стремился примирить расколовшихся в вопросе о количестве природ Христа христиан... Император считал, что, когда с севера идут авары, с востока персы, а на юге растет зубастый зародыш Халифата - устраивать внутренние дрязги не стоит. Сергий и Пирр разработали учение, которое должно было всех примирить, но результатом стал раскол недавно единого учения уже на три части. Монофизиты все равно сочли мусульман ближе по духу, чем иных христиан, в Сирии и Египте били императорской армии в спину... Поражения свели в могилу сперва Сергия - так Пирр и стал патриархом, а там и Ираклия. Император просил патриарха присмотреть за семьей... а тот не справился.
Видел кричащую толпу - и заготовленные слова застревали в горле, слова, которых было бы достаточно, чтобы успокоить, убедить, перетащить на свою сторону. Смотрел на вдову Ираклия, Мартину - но та тоже превращалась в изваяние.
Пирр все еще умел договариваться - в кабинетах, там, где любая угроза оставалась еще словами и не могла реализоваться немедленно и страшно - но каждый следующий договор становился все тяжелей. С самого начала из перечня соправителей исчезли дочери Ираклия, потом и Мартина из коронованной императрицы оказалась всего лишь матерью императоров, потом к ее сыновьям прибавился племянник. Пирр просчитал, что дальше. Узнал, кого прочат на опустевшую кафедру. Сначала хотел добраться до дворца, предупредить - но на улицах было уже неспокойно, и он не рискнул. Корабль унес патриарха в Африку, а императорская семья осталась на расправу.
Несколько юридических подарков, оставленных с столице, поддержка Рима и Карфагена оказались достаточны, чтобы Пирра не смогли лишить кафедры. Теперь в Константинополе всего лишь местоблюститель, а патриарх Константинопольский стоит, свесив голову, на третьем этаже Жилой башни Кер-Сиди. Те, кого он бросил - кто жив - стоят перед ним. На деле одна, он считает, что две, и действительно рад, что может просить прощения у девочек, перед которыми кругом виноват...
Немайн подводит итог.
- Измены не было. Было малодушие... Дружинника следовало бы казнить. Формулировка: "за трусость перед лицом неприятеля".
- Так его! - кричит Анастасия.
Пирр понурился. Наверное, ждал, что ему все простят и на груди возрыдают? Нетушки.
- Ополченца ждал бы позор, барды беглеца бы на всю страну ославили... Вряд ли одного, в толпе. С этим живут.
Помолчала. Вздохнула - нарочно, для Анастасии.
- Только святейший Пирр - не дружинник и не ополченец, а малодушие, увы, и на апостолов накатывает. Петр от Спасителя три раза отрекся, чтобы шкуру спасти... А потом в Риме на крест взошел, и нынешние римские папы несут имя его наместников с гордостью. Переменился, выходит. А некто Пирр - переменился?
- Не верю!
Это Анастасия.
- Переменился. Приехал сюда из Африки... Наверное, это как мне было из болот наружу выйти. Страшно!
Это Луковка.
Беглый патриарх поднял голову, смотрит на нее - с надеждой, но Нион молчит. Может сказать что-то еще? Не на людях?
Немайн стало интересно - и чуточку стыдно. Мгновение назад судьба человека была предрешена лишь оттого, что он из-за больных глаз и совести признал в ней базилиссу Августину. Теперь совесть заворочалась и в сердце сиды.
- Хорошо.
Сказала, словно чужим голосом. Хрип, не то карканье, не то рычание. Откашлялась - не помогло. Продолжила:
- Если ты переменился - не испугаешься, когда я расскажу людям, что место батюшки Адриана, что при Кер-Ниде поднял в атаку резервы - трус занял. Встретишь их, объяснишь, что к чему. А?
Пирр молчит. Что ему говорить? Но этого мало.
- Или - топай в порт. Африка, Рим... православный мир все еще велик, и есть множество мест, в которых тебе не придется смотреть в глаза тем, кого ты бросил. Времени тебе - до завтра, до исхода первой стражи. Республика не может опираться на гнилую подпорку!
- Я... - сказал Пирр. Заскорузлым, старческим жестом приподнял руку, дал ей упасть. Повернулся, поплелся к лифту - дряхлый, жалкий, ноги трясутся.
- Играет, - отрезала Немайн. - Уплывет в Африку - таким и останется.
Немайн подразумевала - в ее памяти, в истории Республики. Камбрийцы, разумеется, услышали сглаз. Стали расходиться - один из рыцарей отчетливо пробормотал:
- Так жить... Я бы прилип к полу собора!
- Ты и так от врагов не бегаешь, сэр Берен, - пропел в ответ голос Луковки, - и просто не понимаешь трусов.
- Не понимаю, - согласился рыцарь, - и, даст Бог, никогда не пойму!