Форум Росомаха

Ночь для Хранительницы драгоценна: можно побыть одной. Все спят! Сегодня - даже Луковка. Ничего, утром первая на ноги вскочит! В походе сложился обычай: сиду будит Нион Вахан. Теперь и другие живые будильник под рукой, но бывшая аннонская пророчица считает, что будить Немайн - привилегия. Важная! Сейчас же и она свернулась калачиком возле свитка с латинской грамматикой. А у Немайн дело, последнее на длинные сутки.
Лифт? Глупости. Жаль, винтовая лестница слишком круто завернута, больше одной ступеньки не перепрыгнуть. Спускаться придется низехонько, куда как ниже вершины холма. Какой уважающий себя донжон обойдется без подземелий? В Кер-Сиди - роскошные! Из-за них холм Немайн и достался: больше никто не решался принять под свою руку заколдованные места. Шутка выветривания: при некоторых ветрах вход в пещеру... нет, не просто громко кричал. Большая часть диапазона криков пришлась на инфразвук с пресловутой "частотой страха". Чтобы заткнуть пугалку, пришлось построить мангонель, который накидал в зев пещеры достаточно земли, чтобы частота сменилась на более безобидную.
Вторую жизнь, короткую, пещера провела в качестве каменоломни. Теперь вместо природного лабиринта вниз уходят такие же стройные этажи, как и вверх. Немайн улыбнулась, вспомнив, как ответила на вопрос, вырвавшийся у восхищенного аварского посла. "Как построить такую башню? Нетрудно сказать! Я нашла пещерку подходящего размера. И вывернула!" Ух, какие у степняков были глазищи... А ни словечка не соврала. Донжон сложен из того самого камня, что взят из каменистой вершины холма.
Мелькают мимо хранилища с запасами на случай осады. Под землей хорошо: прохладно и сухо. Дождевую воду отсекает слой глины... Но вот, наконец - место. Хороший пустой зал, неплохая акустика. Здесь можно петь!
Пения Немайн боятся ничуть не меньше, чем некогда - криков холма. Так случилось, в Рождественском сражении она запела, и старинная легенда приросла намертво. Настолько, что случайный слушатель может умереть на место просто потому, что так положено: по легендам богиня священных мест и текущих вод, ворона войны, Немайн убивала песней до шестисот воинов зараз. Случаи были... Уверять, что она другая Немайн - без толку. Чтобы петь, приходится прятаться под землю. Словно для испытания ядерного оружия!
Первый заряд!
Дыхательные упражнения. О них Немайн никогда не забывает. Им отведено все время, когда она стоит или лежит - и при этом не спит и не разговаривает. Думать или писать упражнения не мешают. Повторить их стоит. Хорошо! Теперь - дальше...
Второй заряд!
Распевка. Снова и снова усиливать среднюю часть голоса. В голове - вокализы. Упражнения недостаточно спеть, нужно понять, как их спеть, чтобы была польза. Чтобы голос рос.
Он и теперь силен, настолько, что хочется прижать уши: бьется о камень, рассыпается в тысячи кусочков - и это тоже хорошо, каждый кусочек нужно заметить, понять, использовать. Осколки превратятся в оттенки, оттенки - в цвета. Время исчезает, только на краю сознания идет счет: перегружать связки не стоит, какаю бы радость не дарил воздух, на выдохе превращающийся в чувство.
Третий заряд!
Теперь пошли вокализы - доросла до них! Специальных упражнений Немайн помнит мало, они ей только снятся. Наяву приходится подбирать кусочки арий. Обязательно - слова. Звук без мысли, звук без чувства - то же самое, что архитектура без расчета.
Романсы - сегодня печальные. Такое сегодня настроение: рыцари ушли в поход, в чужом далеке саксы умучивают Мэй. Могла бы сглазить голосом - не пожалела бы глотки, дотянулась бы... А пока приходится ждать - до поры, и петь, словно оружие чистить. "По смоленской дороге леса, леса, леса..." Тоска отпускает сердце, выплескивается наружу. Днем не уходила, даже смех ее не взял. Поверху хохочешь, снизу - ядовитый лед. Теперь, когда грусть уходит, появляется вторая часть сосущего чувства: страх.
Когда он появился?
До дневного сна - точно не было. Потом был парк, саженцы. Люди работали... странно. Ни радости, когда получается праздник. Ни безразличия, свойственного официально-подпалочному мероприятию: память услужливо подсказала, как это бывает в исполнении студентов двадцать первого века. Горожане трудились буднично, как очередной дом ставят. Торопливо, как вал укрепляют ввиду вражеской армии. Лица серьезные... даже слишком. Одно мгновение это казалось лишь подготовкой к доброй шутке: хранительнице вместо саженца притащили взрослое дерево. Мол, пусть в роще, как в стране, будет голова!
Тогда она не удержалась - засмеялась в голос. Поняла, что ей это напоминает. Субботник! Для чужой памяти это была история... Может, поэтому и аналогия пришла: враг у порога, в Кремле молчат простреленные куранты, а вождь сотоварищи тащат на плечах бревнышко. Не для того, кстати, чтобы показать близость народу. Просто - если у человека нашлось время прибрать у себя перед кабинетом, он, может быть, и в разорванной гражданскими неурядицами стране сумеет навести порядок.
Смешно Немайн стало, когда она представила, как бы Владимир Ильич отреагировал на предложение поднести бревнышко с корнями. Никуда бы не делся, потащил, и под камеру улыбнуться бы не забыл.
Тогда же стало и страшно. Чужая память, что недавно казалась лишь складом полезных сведений, сумела заставить сиду хохотать - когда ей, скорее, плакать хотелось. Не значит ли это, что в ней сидит кусочек чужого я? Заболей, ударься головой, попади в обновления - и вот ты снова не ты, а тот, кто был до тебя! Страшно...
А голос несется вперед, заливается, словно шапка оземь брошена, и терять уж нечего:
"Уж ты плачь ли, не плачь -
Слез никто не видит.
Оробей, загорюй -
Курица обидит!"
Уши старательно ловят каждую каплю звука. Здесь, не во снах, Немайн наставница и ученица разом... Только мягкие, неслышные человеческому уху шаги отвлекают. Кто?
Анастасия. Поверх аварского наряда свернулся добродушным питоном плед.
- Часовой сказал, иначе не пустит...
Прав. Непременно похвалить.
- Верно. Зачем тебе простужаться?
Римская сестра оглядывается. Щупает стену.
- Холодная... Нам надо поговорить.
Немайн думала: ждет до утра. Ошибалась, выходит?
- Хорошо. Ты нашла хорошее место. Здесь никто не подслушает... Если попробует приблизиться - я замечу раньше, чем обычный человек разберет слова.
Кивок. Тонкие кисти прячутся под плед. Ей все-таки холодно! Значит, разговор должен быть короток.
- Агусто, что с тобой сделали? Мне ты рассказать можешь. Умру, не выдам. Даже, если ты продала душу в обмен на свободу и месть...
Если это говорит восточная римлянка, ревностная христианка по определению... Не выдаст. Было бы что!
- Я не знаю, как меня сделали такой, какая я есть. Я несколько месяцев назад очнулась... с памятью совершенно чужого мне человека. Мужчины, который жил в другом мире - похожем на наш, только у нас идет седьмой век от Рождества, у них шел двадцать первый... Только и знала, что я не он, а я! Он выбрал мне имя: Немайн. Лицо и перстень сказали: Августина. А я...
Сида осеклась. Анастасия смотрит спокойно и серьезно, словно ей ничего нового не рассказали.
- Значит, ты обмирала. Бедная моя... Вот почему ты меня не успела вытащить! Знаешь, это тоже хорошо. Ты башню не помнишь! Стой! Ты, наверное, не знаешь: после обмирания нужно заново креститься. У тебя теперь новая судьба!