Форум Росомаха

Ссылка на остров - обычное для Рима наказание женщине, проигравшей в борьбе за власть. А еще оно очень растяжимое. Когда остров маленький и бедный, это значит - перебивайся с воды на хлеб, живи редкими подачками из столицы, которые случатся, если о тебе среди державных забот вспомнит победитель. И если чиновники, от столичных до местных, забудут, побоятся или побрезгуют эту малость разворовать.
А что, если остров - Родос? Великий город, древний побратим Рима - настолько близкий друг, что его жители считались полноправными римским гражданами еще во времена, когда этой чести не удостоились соседи-италийцы. Морское сердце империи - вот что такое Родос! Пусть колосс разрушен землетрясением - так и надо языческому идолу! - но город по-прежнему силен и славен, и порт заполнен кораблями, военными и торговыми. Так что означает ссылка в средоточие имперской мощи?
Уж, разумеется, не привольное житье среди имперских тайн... Башню оно означает. Высокую, с толстыми стенами. С решетками на бойницах, в которые не пролезет и кошка. А мелочи, вроде обстановки в камере, качества кормежки и возможности погулять по дворику форта … зависят не столько от базилевса в столице, сколько от местного коменданта. А тот совершенно не настроен злить ту, к которой еще может снизойти милость Господня.
Комендант поступил просто - сунул узницам под нос полученные из столицы инструкции. Дочери императора - значит, грамотные. Так пусть читают. И - не обижаются, а ценят человека, который сделает для них все, что не запрещено приказом святого и вечного базилевса!
Значит, пища с его, коменданта, стола. Значит, будет заглядывать, спрашивать, есть ли просьбы. Просто - разговаривать. Никому другому нельзя! Кроме него - только священник, и только для исповеди. Врача - не пускать. Друг с другом поговорить тоже нельзя. Августина еще спросила:
- А книги?
Услышав ответ - "Только Библия", вышипела:
- Переменит Господь счастье племянничка, оскоплю гадину...
Больше ее голоса услышать не пришлось. Видеться - виделись. Выпускали опальных базилисс морским воздухом подышать. Не во дворик, на крышу башни - каждую - своей. Докричаться можно, но тогда прогулки на разные часы разнесут. А так хоть рукой помахать можно. А еще можно у коменданта спросить, как сестра обретается.
- Очень скучает, - сообщал тот. - Спасается тем, что папирус вытребовала, перо да чернила. Пишет. В том числе - письма тебе. Передать не могу. Приказ.
- Тогда принеси папирус и мне. Я отвечать буду. Так, как если бы ты их мне передавал...
Прошли месяцы, прежде чем Анастасия поняла, что сестра спасла ее от безумия. Не доходящими до адресата письмами, и тем, что каждый день с соседней башни махала рукой простоволосая фигурка... только волосы, как вороново крыло, по ветру! Неприлично? Так это она для племянника. В инструкциях врача не допускали к "священным телам миропомазанных август". Так пожалуйста - августу Августину видит больше тысячи солдат - в таком виде, что портовая шлюха б застеснялась. А так... стоит на башне, чаек кормит. Такой в памяти и осталась - среди мелькающих крыльев и сварливых криков, чайки-то любят подраться за кусок.
На третьем году "ссылки" Августина перестала выходить наверх. Заглянул комендант, сказал, что следует молиться за сестру и напомнил о милости Господней. А потом коменданта сменили.
Перо и чернила отобрали. Еда стала хуже, но Анастасия оставляла немного хлеба для чаек. Неблагодарные птицы орали, дрались, клевали кормящую руку. Ну и что? Они напоминали о сестре. Напоминали - ты не одна, Августина с тобой. На небе ли, на земле ли... После прогулки оставалось - искать надежду в Евангелии. Спать. И молиться за сестру. Во здравие! Очень уж хотелось верить, что умная Августина что-то измыслила, ухитрилась сбежать - и вот-вот распахнет для сестры огромный мир, большой, как небо, и быстрый, как чаячий полет!

Три месяца назад она смотрела, как отворяются ворота башни. Новый комендант, что прежде и не заглянул, разговаривал просто и непочтительно.
- Твоя сестра умерла, так судил Бог. К сожалению, в одной из дальних провинций появилась самозванка, использующая свое уродство, чтобы опорочить потомство великого Ираклия, твоего отца. Потому... ради чести семьи, ты должна солгать. Тебя доставят в Константинополь. Ты достаточно похожа на Августину, чтобы толпа признала в тебе сестру. В обмен за заботу о семейной чести твой племянник обещает тебе...
Да хоть полцарства! Когда-то уже обещал править совместно: с мамой, братьями, Августиной... Из рук матери - ему бабки - корону получил. А что за ним иные люди стояли... Какая разница? И все-таки она согласилась. Предпочла удавку чуть позже удавке сейчас. А еще задумала каверзу. От тихой, застенчивой Анастасии император Констант не ждет злой шутки. А она пошутит разок... Последний раз. За себя и за сестру, которую и полюбила только в башне.
Во дворце-то скорей ненавидела.

Хмурое февральское утро еще не вздумало разгораться, мелкий дождь, даже через окно зябкий, уговаривает вздремнуть еще часок-другой, но Эвриг ап Гвил уже при параде - и крадется к двери. На поясе кинжал - жаль, не меч, тот почетней, но дорог, и в хозяйстве никакой пользы. На плечах плащ. Хороший, новенький, из лучшего льна и лучшей шерсти - и с пуговицами. Не медными, как у рыцарей, и не костяными, как у городских модников. Всего лишь дерево, но и такая пуговица куда лучше закроет дорогу промозглому ветру, чем посеребренная дедовская фибула. Увы, стоит шаг ступить к порогу - раздается голос, скрипучий, что та половица:
- Ты куда собрался, старый греховодник? Обновку портить?
Жена. Сколько лет вместе, и норов у нее, признаться, неплохой - только к старости хозяйственность перешла в скупость. Приходится объяснять, как маленькой:
- Сегодня мне надо глядеться солидно. Хорош я буду, представ перед Хранительницей города в старом плаще.
Эвриг сказал - и порадовался тому, как сказал. "Представ" - хорошее, возвышенное слово. Рыцарское. Наверное, такими словами и следует разговаривать с бывшей богиней текущих вод и священных мест, а теперь Хранительницей христианской Республики Глентуи. И еще латынью! Больше половины гленцев - из клана Монтови. Потомки солдат римских гарнизонов помнят язык империи. Увы, старый Эвриг всю жизнь провел в холмах. Клан Иниров вполне уважает мельничное дело, пусть главный доход и получает от скотоводства. Увы, в канун Самайна молния подпалила мельницу. На новую сборежений не хватило. Клан должен был помочь... но старшина со времен молодости Эврига переменилась, и крутенько: стали говорить о долге - стерпел, требовать расписку - накорябал, благо грамоте учен. Но когда пошли намеки, что на собраниях клана он должен голосовать не по своему соображению, а по чужой указке... А к низовским как раз сида пришла. Дело находилось всем, а новенький ветряк и есть та же мельница. Ну, самую чуть хитрей.
Ни денег, ни долгов. Все, чего просила сида - четыре часа работы машины каждый день, в утренний бриз. Такой ветер на побережьи дует каждый день, и каждый день бывший мельник двигает рычаги, передача - вот главная новизна! - нехотя переползает в положение "Водоподьем", цепляются друг за друга шестерни, принимается споро бегать по кругу цепь с черпаками. Вода из реки Туи отправляется вверх, пустые черпаки - вниз. Так - четыре часа. Воду качать - не глупость. Хорошее дело: вода в дома сама приходит, наполняет хранилища башен. Хозяйкам работы меньше, и случись осада, страдать от жажды не придется. Когда же песок из одной колбы песочных часов полностью перейдет в другую, хозяин ветряка волен зарабатывать себе на пропитание.
Вот тут и начинается веселье! Вокруг ветряка - несколько построек. Каждая - ждет своего времени. А машина все крутит, был бы заказ! Нужно - жернова, нужно - мялку, нужно - чесалку, нужно - ткацкий станок... Пилу для досок тоже можно, и для камня. Двадцать часов - все его. Из них шестнадцать - как повезет, зато вечерний бриз верно и неизменно приносит в карман медь, серебро и расписки Хранительницы. На пергаментные деньги и куплен новый плащ. Который старуха надевать не велит!
- Это значит, ты сначала промочишь хорошую вещь. Потом изорвешь о шестерни, перепачкаешь дегтем. Ради того, чтобы один раз пустить пыль в глаза? И кому? Той, которая видит правду! А плащ хороший, пусть послужит. Ярмарка будет, пойдешь, покрасуешься, я мужем гордиться буду. А ты его маслом, смолой и дегтем!
Эвриг вздохнул:
- Зачем все сначала? Ярмарка летом будет! Если кормилец наш будет крутиться, я на пять плащей заработаю. А раз Немайн взялась за нашу машину, - еще одно хорошее слово, греческое! - все будет хорошо. Нехорошо ее встречать в обычной одежде. Дело ведь не в том, что я хочу казаться благороднее или богаче, чем есть - слава богу, у нас с тобой в роду и короли имеются. Дело в том, чтобы показать уважение.
- А правда в том, что сида, богиня и Хранительница - женщина, и красивая. По осени что болтали? Плоская, что доска. Моим бы дочерям такую плоскоту! Вот ты хвост и распушил. А сама она, верно, явится в рясе непонятного цвета. Хоть и богата, а зря хорошую одежду портить не станет. Тебя, дурень старый, сочтет транжирой. Пусть у тебя в роду и короли... Покажи мне в Камбрии человека, у которого королей в роду нет! Глядишь, и помогать не станет.
- Станет.
- Не станет.
- Станет!
- Не станет!
Вот и что делать? Убедить нельзя, но уговорить - можно.
- Ладно, жалко тебе плащ... А мужа совсем не жалко? Старыми-то не только плащи бывают. Лет двадцать назад старый плащ этого дождика бы и не заметил, так и я тоже. А теперь... Сукно просквозит, и меня тоже. Неужели ты хочешь, чтобы я простудился?
А по крыше барабанит, а в трубе поет. Вот пробежал сквозняк...
- Бог с тобой, муженек. Ступай, и будь осторожней.
- Я буду беречь плащ, обещаю.
- Да я не про то. Не простынь, а то чуть что - и кашлять. И шапку надеть не забудь!
Шапка пригодилась, но все равно вода плещет в лицо горстями. Пока замок изволил разомкнуться - словно умылся. А внутри - темно, только скрип и запах смазки. Нужно искать лампу, при ней огниво с трутом... Поддерживать огонь, когда хозяина нет? Никак нельзя, может случиться пожар.
Вот лампы зажжены - одна, вторая, третья. Мрак отступает в углы и под валы. Теперь - можно вытереть руки чистой тряпицей и ждать. Заодно проверить... Точно! Вот оно: пятно. Впотьмах уронил на край плаща каплю масла. Все. Старуха сживет со света! Потом еще внукам на ярмарке расскажет, что им по леденцу недокупили из-за того, что дед новый плащ в непогоду нацепил. Вредная...
За горькими мыслями Эвриг не заметил, как время вышло, и урочный час возвестил о себе решительным стуком в дверь. Потом дверь распахнулась - и на порог ступила - она!
Не то, чтобы Эвригу не доводилось видеть сиду прежде. Что издали, что вблизи, хоть руку протяни. По тем же улицам ходит! Точней, бегает. Вот и теперь, явно, бежала. Но - не запыхалась. Грудь поднимается ровно. Выше - вздернутый нос, большие серые глаза. Коротко стриженые рыжие лохмы, знак траура - мокрыми сосульками. С прозрачных треугольников ушей капли падают. Платье - обмишулилась старуха! - зеленое. Цвет жизни, и цвет ремесленного сословия. Через плечо - сумка. В руке - посох, знак Хранительницы. Вместо приветствия - вопрос.
- Скрипит?
Да. Потому вчера и писал грамотку, половину карандаша изслюнявил! Потом махнул рукой, и то, что вышло, бросил в прорезь для писем, что устроена в стене дома Хранительницы. Правильно придумано! Сиду нельзя отвлекать да останавливать, когда она по делу бежит. Вдруг неотложное что, да такое, что опоздаешь - городу не стоять? Или жизни человеческие на волоске висят, да не одна? Жаль, по ней не поймешь, когда - обвал крепи в шахте под донжоном, когда - в трактире пиво разбавляют, тоже дело важное, а когда - вовсе чепуха. Например, мерсийский посол. Всегда бежит, с ног сбивается. А просто ходит... наверное, только на церемониях!
Ждал - через неделю сообщат, что дело совершенно пустячное, и рекомендации пришлют - что делать. А тут... вечером заглянул рыцарь. Сказал: ждите великолепную и могущественную в начале последней стражи. И вот - пришла. О чем теперь беспокоиться? Все решит. Увы, сердце гложет беспокойство: раз явилась лично, значит, и верно: все взвизги и стоны, что издает вал, неспроста.
- Скрипит, зараза, хотя и крутится пока. Но у соседей тоже со скрипа начиналось, а теперь там шестерни меняют. Вот я решил тебя позвать, великолепная. Я прав?
- Прав-прав...
Сида задумчиво обходит вал, рассматривает ходящие над головой деревянные зубья. Интересно. Пусть сида живет в том же городе, по тем же улицам бегает - но ведь сейчас колдовать начнет!
Немайн лезет в карман.
Платок. Маленький! А у самой к поясу пристегнут к поясу большой! Красивый, с кружевом и вышивкой. Только никто ни разу не видал, чтобы сида в него сморкалась, или пот с лица отерла... все маленькие, простые, белые из карманов таскает. Так для чего он? Для красоты?
Сида, между тем, осторожно проводит краем платка по самым шестерням. Рассматривает грязь.
- Только сейчас смазали?
- Постоянно умащиваю, великолепная!
- Верю... Потому ничего и не сломалось пока. Но это лишь оттянет поломку. Так. Не нравится мне этот скрип. Размеры нарушили? Не верится, их пилят по лекалам, с запасом в палец... А тут нет зазора вовсе. Хмм. Что, если...
Немайн тянется к поясу. Там - подгорные клинки. Кованы, правда, людьми - точней, мастером Лорном из Кер-Мирддина. Но как сработать - учила сида. Ну да, ей нечисть глаза не отведет! Если злые фэйри тормозят вал, когти в шестерни суют - сейчас полетят клочки, брызнет волшебная кровь... Только...
- Великолепная, не надо!
- Чего не надо?
Уши прижала.
- Хоба рубить. Они, хобы, совсем не плохие! Может, я чего сделал неправильно? Вон, видишь, в углу мешок муки. Я же понимаю, хоб - обычный мельничный фэйри, и есть ему надо. Пусть берет! Лишь бы не скрипел и не ломал ничего. А может, ему еще что надо? Ты спроси!
Хранительница вздыхает. И рука ложится не на меч или кинжал - на самый маленький из ее клинков, меньше ножа для еды. На перочинный ножик. Узорчатое лезвие впивается не в невидимого хоба - в главный вал! Летит стружка.
- Так. Посмотрим. Тут, сверху, следы твоей смазки. Отлично, хорошо ветряк содержишь.
Приходится напомнить:
- Он мою семью кормит. Как за ним не ходить? Так что с хобами?
- С хобами - ничего. Будут докучать, отца Пирра позовешь. А вот с теми, кто построил ветряк, а детали не пропитал, я разберусь...
Ладонь ложится на кинжал.
- Они у меня получат! Но сначала - поменяют тебе шестерни. Простой и ремонт - за их счет.
Смотритель вздыхает. Знал бы, что виноваты люди, сам бы с ними поговорил. А то Немайн так разберется, что хоронить нечего будет. Хуже того - никто и не вспомнит, что кого-то надо хоронить! Ее власть - над текучей водой, а что такое время, если не река? Вот сделает так, что человек и не рождался никогда... Страшно, аж жуть! Только старый Эвриг - не из робкого десятка! Может, чтоб доказать мужество, и ляпнул:
- А пятно убрать нельзя?
И полу плаща развернул.
- Видишь, вырядился к твоему приходу, а машины любят обновки портить. Теперь жду, что старуха со света сживет. Не снимешь волшбой?
Бровь - словно ржавчиной проведена - взлетела вверх. Фырканье. Эвриг глядь - пятно на месте. А рыжая - улыбается.
- Пятно вывести? - переспрашивает, - Могу. Стоит это... Сразу не скажу. Пока мне пятен выводить не доводилось. Но, полагаю, тщательно изучив вопрос, я могу решить и эту проблему. На начальные расходы - например, заказ в империи литературы по выведению пятен - мне потребуется всего сотня солидов золотом. Через месяц после открытия навигации я смогу дать окончательную смету на выведение пятна, обоснованную, с рабочим планом, графиком производства работ, гарантированными сроками - в нескольких вариантах, из которых ты сможешь выбрать подходящий. Ну как, выдаешь заказ?
- Помилуй, да весь ветряк сотни золотых не стоит! И десяти даже...
Смотритель осекся. Он всерьез, а у Хранительницы из чуть прищуренных глаз веселье хлещет. Сам улыбнулся:
- Дешевле женино сверление потерпеть, а?
- Не без того, - отозвалась глазастая.
Поправила ремень на плече, пожелала счастливо оставаться - и на улицу, а по улице - чуть не вприпрыжку. У нее целый город, а в нем - одних ветряков больше сотни... Странно только - почему владетельная особа пешком ходит, а не в колеснице разъезжает? Впрочем, припомнив, какой прием ждет его дома, о странностях сиды Эвриг позабыл. Точно, как большинство горожан. А с чего бы им беспокоиться? Все идет хорошо, а к хорошему человек привыкает быстро. Что ни случись, явится Немайн, устранит затруднение, махнет ушами на прощание и дальше побежит. Вот, заглянула на стройку главной башни. Пока поднято четыре этажа из восьми, но вид с недостроенного донжона открывается - залюбуешься. Сида молодец: каждый день работы встают на час, и всякий желающий может залезть, полюбоваться красотой города и Республики, потыкать пальцем в укрывшиеся туманом холмы:
- Это еще Глентуи? Или уже Дивед?
Закончится стройка - будет видно все побережье, и вся река, и вся граница.
Когда король Диведа передавал Немайн здешние земли - сказал, сколько миль вокруг холма, на котором растет город. Окружности не получилось, и виной тут не только река и морской берег: никто не будет вести границу по полям одного хозяина, одного рода, одной общины. Попала в назначенный круг крепость общины - значит, все земли отходят к Республике, и окружность выпускает щупальце, словно медуза. Не попала - на границе получается щербина. А крепости все на холмах - значит, с башни должны быть видны обратные склоны. Значит, высокая будет!
А сиде Немайн некогда попусту глазеть по сторонам. Она - часть пейзажа. Пушатся первой зеленью леса, корабли снуют по реке, дымят кузни и гончарные печи, сида носится по городу, как угорелая. Все, как всегда... Какой-то месяц прошел, как ушастая из похода вернулась, а жителям славного Кер-Сиди кажется, что она и не уходила... ну и не денется никуда. Она же бессмертная!
За башней - Университет. Каменные стены еще не подведены под крышу, но занятия уже идут. Вот отец Пирр пытается что-то успеть вколотить в студентов теологического факультета. Курс ускоренный. Доучивать можно, уже отзывая от прихода. Будут подменять друг друга по очереди. Вот группа будущих врачей собралась кружком вокруг лысого человека в белом балахоне. Вот темноволосая девчонка - прямо перед студентами - до хрипоты спорит с другим друидом. Тот не соглашается, но спор ведет почтительно: Нион Вахан - пророчица высшего уровня посвящения. Друид такого достигает после двух десятков лет обучения - если хватит способностей и трудолюбия. Ватессу ничему не учили - сама подсматривала. Любопытный ребенок, рано понявший, что лишний вопрос - значит смерть, а лишнее услышанное слово - жизнь. Вот и живет на свете девочка, не умеющая развести огонь в очаге, зато способная разбивать самые сложные интриги. Теперь обсуждает, какую логику следует преподавать студентам: аристотелеву или математическую. Друид, который о второй не слыхал вообще, скромно настаивает, что начинать нужно с того, что понятней.
- Так чего понятней? Ну вот, пример: если для всякого эпсилон существует такое ламбда, отличное от нуля, что для любого пси менее ламбда... Ты пришла! Здравствуй, Немайн. Я - это ты.
Именно так. Искренне считает себя частью Немайн, своей богини. А рыжая и ушастая не смеет - да и не может объяснить, что ей - четыре месяца от роду. И что она сама не знает, кто она такая есть, да и есть ли вообще.
- Я пришла. Здравствуй, Нион. Мне кажется, что Аристотель понятнее тем студентам, кто пришел к нам взрослым. Да и остальным не повредит.
- Мне понятней математическая.
Разумеется. Ведь учит сама Немайн. Значит - интересней. Значит - полное доверие учителю. И - никаких пережитков античности в голове. Хорошая ученица. Беда в том, что другую такую в седьмом веке отыскать вряд ли получится.
- Тебе, Луковка, - "Нион" это чуть исковерканное "нионин", лук, - да. Но ты это я. Значит...
- Тебе тоже?
- Точно. Но мы с тобой - не все.
- Забыла! Опять...
Немайн улыбается. Действительно, "я - это ты".
- Я тоже временами забываю. Заметишь - напомни, хорошо?
Серьезный кивок.
Вот чем хорошо кельтское язычество: боги вовсе не непогрешимы. И если богиня - пусть решившая жить с людьми и крещеная, но, с точки зрения Луковки, все равно богиня - просить проверить, не наделала ли она ошибок, бывшая жрица охотно проверяет. И находит! Вот и теперь - насупилась.
- Похоже, тебе кто-то и без меня напомнил. Причем вряд ли просто сказал. Опять неприятности на стройке?
- На производстве ветряков. Сида в поход - пропитку дерева сразу прекратили. Думала - украли состав. Нет, в подвалах башни каждая бочка на месте. Нетронутая. И ведь объясняла: пропитка нужна, чтобы дерево не разбухало и не гнило. Нет. Что на них нашло?
Луковка вздыхает.
- Злого умысла не вижу. А ты?
- Тоже. Но терпеть самовольные отклонения от техпроцесса? Нет уж. Загляну к Анне, она как раз читает простые волшебные вещи...
Анна - старшая ученица и самая матерая ведьма в округе. Не в смысле характера, а не деле. Зелья - лекарства и яды, огромный врачебный и ветеринарный опыт. Сама себе наилучшая рекомендация: на четвертом десятке, в раннем средневековье - красавица, каких поискать, светлая голова. Второй человек после Луковки, что обладает техническим мышлением. Картина мира у нее в голове еще та, только ведьминские понятия удивительно красиво совместились с инженерной наукой двадцать первого века. Теорию решения изобретательских задач, например, она применяет изящней наставницы - может быть, потому, что у нее в голове нет готовых рецептов, накопленных человечеством за полторы тысячи лет. Так и выходит, что Немайн учится у собственной ученицы. И очень надеется, что ее знания уютно устроятся хотя бы в десятке-другом голов.
В конце концов, если в этом мире и этой истории инженер будет именоваться ведьмой или волшебником - какая в том беда? На костер в темные века не потащат. В варварских правдах все четко: если ведьма изведет человека, платит обычную виру. В римском законе запрещено знаться с демонами под угрозой предания мечу, но изучать окружающий мир при помощи математики - дозволено. И вот - перекрестие глаз, готовых ловить тысячелетнюю мудрость. Но сида предлагает не знание - работу.
- Нужны аккуратные девочки и мальчики, - объявляет, - за взрослыми присматривать. Следить, чтоб все было сделано, как я говорю. И точно так, как я говорю. Платить буду, как взрослым.
Желающих нашлось много. Мальчишки - вообще все. Анна глазами показала, кого лучше взять. В таком деле наставница послушает старшую ученицу. Только потом отведет в сторонку, спросит:
- А девицы чего мнутся?
Анна вздохнет.
- Умные. Подумай, как их любить будут! Это ведь позор - если взрослого подчиняют ребенку. Я не обсуждаю решения, наставница - но, как ученица, хочу знать, отчего тебе нужно поступить именно так.
- А чтоб те взрослые больно умными себя не считали, - неожиданно зло окрысилась сида. Зубы показала. Острые. - Собрались мудрецы... Пропитку дерева отменить, это ж надо додуматься! И чем объясняют? "И так дерево хорошее", "а чего возиться, морока одна"! А кругом сырость, и вода при водоподъеме просачивается. Вот и результат: у прогнивших шестерен зубья отлетают. Нет, прав сын стали. Все решает работник. Дураку хоть Творец план составь, результат один. А уж дураку деятельному... Так что работники нам, Анна, нужны новые. Которых нам же и учить.
- Послушные? - Анна пыталась сообразить, кто таков "сын стали". Что это излюбленная подмена имени на кеннинг, понятно. Харальд всех перезаразил своей норвежской поэзией. Теперь угадывай, о ком Немайн ведет речь... Ясно одно: сталь сплав сидовский, до Немайн люди ее не знали. Значит, "сын стали" - сид. Кто-то из старых богов. Кто? Пока неважно.
- Нет. Соображающие! А эти... Что масло и деготь сэкономить можно, догадались. И ведь даже не украли. А вот что пропитка не просто так, ни один не додумался!
- Додумался. Каждый, - Анна вздохнула. Лить грязь на род человеческий не хотелось. Но раз уж сида решила жить среди человеков, ей стоит знать людскую породу. Работники все прекрасно поняли. Пропитка нужна, чтоб на ветряках и водяных колесах хобы не завелись. Незлые добрые соседи, что на мельницах помогают. Небось, еще поругивали Хранительницу-фэйри, что удумала лишить их подручных. И сделали все по-своему. Наполовину из лени, наполовину из суеверия. Не верят они в благодарность машин, положенную за добрый уход. Зато в хобов - верят.
А дальше все просто. Не учли, что хоб на мельника трудится не за спасибо, а забирает часть муки. А тут не жернова, тут ремни и зубья. Большая часть башен воду качает. А хобы водичкой жить не будут. Со злости валы грызут и шестерни. Те разбухают... Привет, поломки. Вот, кто мешок муки хобу поставил - у того ветряк и стоит пока. Только хоб все равно недоволен. Наверное, не нравится воду качать и валять сукна...
Так и рассказала. И прибавила:
- Привыкай, наставница. Это и есть судьба ведьмы. Друг друга понимаем, а вокруг... Волшебный туман.
- Тьма египетская, - кивнула сида. - Ничего. Выучим. Не всех, всех не получится. Лучших. Достаточно, чтоб хоть самим не сталкиваться с "туманом". Значит, говоришь, недовольство будет?
- Ошиблась, - ученице можно, - не все знала. Будет, но только у наказанных. Остальным мастерам объясним. Скажем, что наказание и присмотр - за лень. За попытку свою ношу на чужой горб переложить. Ношу, кстати, оплаченную. Это все поймут. Что славные соседи лайдаков не терпят, в Камбрии еще помнят!
А славные соседи - это волшебный народец. Лучшие из него. Тилвит тег, озерные девы и жители холмов. Кто скажет - не бывает? Вот они: Луковка - озерная, хоть и выглядит почти человеком. Немайн - сида, по ирландски - дини ши. Пришли к людям, живут как обычные люди. Нет. Как лучшие из людей!